PC WEEK/RE — 20 ЛЕТ ИННОВАЦИЙ!

Уважаемые читатели!

Данная статья публикуется в рамках юбилейного проекта «PC Week/RE — 20 лет инноваций!». Нашему изданию в 2015-м исполняется 20 лет, и мы решили отметить юбилей серией интересных материалов (обзоров, экспертных статей, интервью), в которых представим различные направления ИТ-отрасли и ИТ-рынка через призму их исторического развития, особенно в плане прохождения ими кризисных периодов, с акцентом на анализе их нынешнего состоянии и перспектив дальнейшего развития.

Предлагаемое вашему вниманию интервью с Дмитрием Конашем, признанным экспертом в области информационных технологий, позволит вам узнать много интересного и полезного о современных трендах в области ИТ.

Редакция

На наших глазах формируется новый пейзаж информационных технологий: персональные компьютеры утрачивают доминирующее положение, им на смену приходят разнообразные мобильные устройства, подключенные к облачным сервисам. Стремительно «умнеют» все вещи, от кофеварок до автомобилей. Уровень системной сложности в ИТ неумолимо растет, однако жизнь пользователей становится проще: то, что раньше было доступно узкому кругу профессионалов, теперь осваивают школьники. Коммуникации, обеспечивающие свободный и почти мгновенный обмен информацией между людьми в частной жизни и в бизнесе, стали чем-то само собой разумеющимся. О том, какие перемены может инициировать в обществе развитие информационных технологий, мы говорим с Дмитрием Конашем, региональным директором Intel в России и СНГ.

Станислав Лем говорил, что наука — это канал связи, соединяющий цивилизацию с окружающим миром. Экспоненциальный рост числа ученых увеличивал количество добываемой информации. Но может так случиться, что нам физически не хватит ученых, чтобы вести исследования прежними темпами, наука не сможет справиться с лавиной информации — он называл эту ситуацию «мегабитовой бомбой». Как вы думаете, насколько мы к ней приблизились?

У меня есть некоторые мысли по этому поводу. Может быть, это в меньшей степени привязано к теоретической науке, а в большей степени к прикладным дисциплинам: то, что я наблюдаю, особенно в последние несколько лет, это процесс трансформации, связанный с разработкой программного обеспечения. Если мы оглянемся на двадцать лет назад: программистов было гораздо меньше, и это была супервысококвалифицированная работа. То есть это была какая-то очень узкая группа людей. Хороших программистов тогда не хватало. И, как это ни парадоксально, их не хватает и сейчас, хотя если посмотреть на количество программистов, которое производят вузы, оно выросло в очень большой степени, явно там нелинейный рост. Вот парадокс, да? Количество выпускников университетов растет, а программистов не хватает.

Кажется, всё должно было бы стать проще, компьютеры должны стать умнее, а программы чуть ли не сами писаться. Ан нет! Человек пока является незаменимым звеном в информатизации.

И вторая вещь, которая мне тоже представляется очень важной. Двадцать лет назад было всего несколько проектов, когда программисты, живущие в Москве, взаимодействовали с компаниями, которые работали где-то в других частях мира. Но давайте посмотрим, что происходит сейчас. Человек, у которого есть хорошие навыки программирования для iOS или Android, может стать по сути сам себе хозяином. Он может за вполне доступные деньги открыть аккаунт разработчика в Apple или Google, создавать свой продукт и продавать его по всему миру, тем самым зарабатывая на жизнь.

Давайте посмотрим на цифры. Вот «медицинский факт». Около пяти лет назад объем продаж приложений через магазины Google и Apple измерялся сотнями миллионов долларов, а сейчас счет идет на миллиарды, причем рост продолжается. Что это значит? Это значит, что есть армия программистов, которые работают. Пусть большая часть этих миллиардов всё-таки приходится на долю компаний, но есть очень много одиночек или небольших команд, делающих успешные продукты. Возможно, ничего глобального эти одиночки не делают, но они прокормят себя. И, что очень важно, они делают это вне зависимости от того, как живет страна, в которой они находятся. Они могут жить в не очень благополучной в экономическом плане стране, но сами могут жить совсем неплохо. Потому что их продукт продается по всему миру. И это кардинально другой подход по сравнению с тем, что было еще пять-шесть лет назад. Потому что платформ таких не было.

Как сегодня учить информатике, когда технологии меняются быстрее, чем пишутся учебники? Может быть, мы станем просто закладывать знания в голову с неких лент, как писал Айзек Азимов в повести «Профессия»? Но и там в итоге оказалось, что готовые профессии закладывают всем, кроме программистов. А программисты все равно должны учиться сами.

Мне кажется, что если говорить о любой инженерной профессии, будь то программист, разработчик электронных приборов или разработчик сложных механических изделий, — самое важное, чему нужно учить людей, это общий подход к решению проблем. Потому что нельзя назвать толковым инженера, который не понимает, как решать проблему, с которой он сталкивается. Я сейчас не говорю о конкретной проблеме, я говорю о методологии. Поскольку по образованию я сам инженер в области электроники, то, вспоминая наш процесс обучения, могу сказать, что там было много правильных вещей. Но нас также учили дисциплинам, которыми, я считаю, просто не надо заниматься. Например, какие выводы у какой микросхемы. Зачем на это тратить время в университете? Толковому инженеру не надо это запоминать, ему надо знать, где быстрее найти нужный справочник. А вот методологические подходы в сочетании с практикой оказывались полезны. Например, та же небезызвестная теория решения изобретательских задач, ТРИЗ.

Я считаю, что упор как раз в эту сторону должен быть больше. Потому что изучать какой-то конкретный язык программирования — это вещь интересная, но язык устареет, пока ребята закончат институт. А вот какие-то концептуальные вещи — это навсегда. Почему у нас так много хороших программистов? Потому что есть очень хороший методологический подход именно к логике создания программных продуктов, что является отправной точкой.

Как вы думаете, у нас продолжается генерация хороших программистов? Или это только люди, которые выросли на старом образовании?

Конечно, продолжается, вне всякого сомнения! Мне приходится общаться с молодыми людьми, которые учатся на младших курсах институтов в России, и масштабы их знаний меня реально поражают. Когда ты учишься, твоя задача — не пытаться разобраться с каким-то конкретным языком от начала и до суперсовершенства. Фокус состоит в том, чтобы осознать концептуальную разность подходов.

Приведу пример. Допустим, мы хотим создать мобильное приложение. Достаточно ли нам знать среды программирования iOS и язык Swift? Или достаточно ли нам знать C++ или Java для программирования на Android? Кто-то говорит: да, вот тебе курс, сиди зубри. Но я считаю, что это неработающий подход. Потому что любое успешное приложение имеет за собой много чего еще. Важно не только написать программу и сделать так, чтобы она попала в магазин. Нужно еще сделать сайт, который будет ее поддерживать, и базу данных для регистрации клиентов. Поэтому нужно знать как минимум PHP для того, чтобы разобраться с серверной частью. Безусловно, надо иметь понятие, как работать с HTML и CSS. Надо знать хотя бы основы, а дальше уже можно погружаться.

Как должно измениться преподавание? Мне кажется, что надо давать студентам такие базовые вещи, как логика построения программных продуктов и решение изобретательских задач (problem solving), и обзорно пройтись по языкам программирования. А дальше человек в зависимости от поставленной задачи сам решит, в каком направлении копать глубже.

Как быть тем, кто не выбрал для себя карьеру программиста, кто хочет быть художником, дизайнером или плотником, ведь им тоже придется жить в цифровом мире, где без ИТ — никак. Насколько глубоко неайтишникам надо погружаться в информатику? Какой базовый уровень необходим для существования человека в информационном обществе?

Это сложный вопрос. Мне приходилось разговаривать с некоторыми учителями информатики в российских школах. И оказалось, что их подходы весьма разнятся. Да, есть стандартная программа. Но хорошие преподаватели делают ставку на те вещи, которые находятся за пределами программы. Потому что если мы говорим про школьников, то, в отличие от студентов, задача преподавателя состоит не столько в том, чтобы научить, сколько заинтересовать. Потому что когда человек приходит изучать программирование или компьютерные науки в университет, то у него уже есть какой-то интерес. Кто-то пришел сам, кого-то родители отправили, но хоть какая-то мотивация есть. У школьника мотивации на порядок меньше. И здесь, мне кажется, задача курса информатики — показать людям диапазон возможностей, что они могут делать при помощи ИТ. Кто-то потом будет доктором, кто-то художником. А компьютеры нужны всем.

В школе есть такой курс ОБЖ — основы безопасности жизнедеятельности. Может быть стоит в его рамках давать детям основы информационной безопасности?

Да, я думаю, это справедливо. Надо признать факт, что глубина проникновения вычислительных устройств делает нашу жизнь в каком-то смысле более опасной. Этих устройств становится все больше, и они становятся более сложными. И мы в нашей повседневной жизни становимся всё более от них зависимыми. К сожалению, как показывает практика, количество злоумышленников, которые пытаются использовать средства ИТ для того, чтобы совершить какое-то преступление, растет высокими темпами. Среди них есть люди просто сумасшедшие, которые пытаются причинить вред детям, используя современные технологии.

Безусловно, детей надо учить информационной безопасности. Потому что, к сожалению, мы должны признать, что информационная опасность будет только увеличиваться. И как бы ИТ-индустрия ни пытались решить эту проблему, только техническими средствами этого сделать нельзя. Мы должны заниматься обеспечением информационной безопасности совершенно осознанно.

Интернет вещей — это не просто умные кофеварки. Это гораздо более серьезные преобразования всего и вся. Как Интернет вещей повлияет на ИТ-индустрию? Структурно, а не просто в терминах роста количества устройств и бюджетов.

Интернет вещей — это действительно очень серьезная трансформация, причем по нескольким векторам. Тема эта исключительно сложная, и пытаться нарисовать всеобъемлющую картину нереально. Однако жизнь людей действительно изменится с проникновением в нее умных вещей. Да, мы можем шутить по поводу холодильника, который сам размещает заказы в Интернете, когда молоко закончилось, но, наверное, мы к этому придем. Но не это будет основополагающим.

Первое, что я вижу: если всё будет развиваться, как мы предполагаем, то мы прежде всего будем использовать Интернет вещей для того, чтобы сделать жизнь людей, с одной стороны, комфортной, а с другой — более защищенной.

Где мы видим наибольший рост, в каких сегментах Интернета вещей? Если говорить сейчас про Россию, то это, во-первых, цифровая реклама в торговых комплексах, в кинотеатрах и на транспорте. Причем мы видим резкий рост интеллектуальности этих устройств. Раньше в маршрутках нам просто показывали какой-то рекламный ролик, а сейчас в некоторых торговых центрах, когда мы подходим к большому экрану или просто идем мимо, мы вдруг видим, что реклама очень резко меняется: то показывали рекламу женского шампуня и вдруг начинают показывать рекламу крема для бритья. Почему? Потому что экран узнал, что перед ним проходит не девушка, а мужчина.

У рекламщиков такие банальные ходы: если мужчина, то ему нужен крем для бритья. Может быть, он как раз ищет шампунь для девушки :)

Может быть. Но я привожу это в качестве примера. Это только один из сегментов. Второй огромный сегмент, который тоже быстро растет, это системы видеобезопасности. И здесь мы опять видим трансформацию. Раньше это работало примитивным образом: информация с камеры записывалась, хранилась какое-то время. Не дай Бог, что-то произойдет — потом приходится рыться в этих безумных объемах информации, пытаясь найти нечто важное. Теперь мы видим смещение в сторону интеллектуальности — анализ в реальном времени различных ситуаций. Это или забытая под скамейкой сумка на станции метро, или чьи-то резкие брутальные движения на автобусной остановке, что является индикатором драки.

Например, система безопасности на стадионе «Петровский» в Санкт-Петербурге позволяет очень быстро идентифицировать хулиганов на трибунах в ходе футбольного матча. Его фотография размещается в базе данных, и при попытке этого человека пройти через турникет на следующий матч ему предлагают подойти поговорить со специалистом. Для первого раза он объясняет слишком активному болельщику, что тот неправильно себя вел. Но если тот же человек будет снова замечен в аналогичной ситуации, ему просто закрывают доступ на стадион.

Есть и другие сегменты — например, создание новых типов маршрутизаторов, обеспечивающих передачу данных внутри сетей. Учитывая особенности геополитической ситуации, вдруг появился большой, огромный рынок этих устройств именно российского производства. То есть рыночных сегментов, связанных с Интернетом вещей, много и они растут в том числе и в России. Вроде в целом ИТ не очень хорошо себя чувствуют с точки зрения продаж в целом по рынку, а Интернет вещей однозначно растет, несмотря на все перипетии.

Означает ли Интернет вещей переход на новый уровень системной сложности? Ведь если устройств станет хотя бы на несколько порядков больше, то понадобятся какие-то принципиально иные системы управления и ручное администрирование уже будет физически невозможно. Потому что одно дело управлять тысячами устройств, и совсем другое — миллионами. Повлечет ли это за собой смену архитектуры компьютерных систем?

Это неизбежно произойдет. Но если брать конкретно системы управления типа MDM (Mobile Device Management), то это, честно говоря, не наш бизнес. Наш бизнес в Интернете вещей заключается в том, чтобы создать нормальную аппаратную платформу, на которой потом будут строиться какие-то системные решения.

Вторая часть работы, которую мы ведем, — это большие данные, мы видим просто взрывной интерес конкретных бизнесов к этой тематике. Мы знаем, кто является основными поставщиками решений для больших данных, мы знаем, какого рода алгоритмы там задействованы. Поэтому, понимая, как разработчики выстраивают свои архитектуры, мы со своей стороны оптимизируем наши библиотеки, для того чтобы обработка наиболее распространенных команд, используемых при работе с большими данными, проходила как можно быстрее.

Грубо говоря, вы когда-нибудь реализуете Map Reduce на аппаратном уровне?

Можно сказать и так, но только в качестве аналогии, на техническом уровне это сложнее. Мы видим для себя огромные возможности в этом бизнесе, поскольку Intel сейчас заканчивает процесс поглощения компании Altera, которая делает так называемые кастомизированные ПЛИС (программно-логические устройства), которые по сути дела могут быть использованы и запрограммированы как некие вычислители с узконаправленной специализацией. Потому что если рядом со стандартным микропроцессором Xeon разместить этот самый ПЛИС, который ориентирован на выполнение каких-то специфических операций, то можно очень быстро и недорого увеличить быстродействие всей системы во много раз. По сути, мы видим в этом свою стратегию в области больших данных.

Ещё Intel занимается системами In-Vehicle Infotainment (IVI), которые тоже относят к Интернету вещей. Автомобили тоже, видимо, скоро переживут существенную трансформацию? Кто бы мог подумать лет пять лет назад, что Apple или Google соберутся делать автомобили!

Что касается автомобилей, то есть компании, которые, безусловно, являются лидерами автомобильной индустрии, которые ведут работы в этой области. Есть компании, которые раньше не имели никакого отношения к автомобилям, но теперь интенсивно смотрят в эту сторону. Intel не планирует делать автомобили, но мы планируем делать электронику для автомобилей. Наша амбиция — быть поставщиком решений, в первую очередь аппаратных, для подобного рода вещей.

Из тенденций, которые лежат на поверхности, мы видим, что происходит стандартизация протоколов обмена данными внутри автомобилей. Для чего это нужно? Если каждый производитель будет использовать свой протокол передачи данных для управления системой зажигания, музыкальным центром, тормозами и т. д., — это все можно сделать, но у каждого получится уникальное решение. А если все решат, что протоколы обмена данными между всеми этими разумными частями автомобиля должны быть унифицированными (и похоже, что Ethernet, наверное, в том или ином виде будет этим протоколом), то жизнь вдруг упрощается для всех — как для производителей отдельных компонентов, так и для производителей автомобилей. И мы всячески это приветствуем, потому что понимаем, что тут для нас открываются широкие возможности.

Это напоминает эпоху больших ЭВМ, когда каждый вендор делал нечто свое, у всех были свои протоколы и они были несовместимы. Но компьютерная индустрия довольно быстро поняла ценность стандартизации. В автомобилестроении происходит нечто подобное?

Пожалуй, всё к тому идет, это неизбежная тенденция. И нам кажется, что, обладая очень сильной компьютерной платформой, которая рано или поздно станет стандартной, мы имеем хорошие шансы на этом зарождающемся рынке. Похожие процессы трансформации идут и в других технологических отраслях авиастроении, здравоохранении, вооружениях и т. д. Но здесь темп изменений сдерживается жесткими требованиями безопасности и высоким уровнем государственного регулирования. Теперь давайте спустимся к более простым вещам. Например, к созданию новых игрушек или каких-то устройств. Вот у вас возникла идея создания какого-то гаджета, неважно какого — скорее всего это будет что-то сделанное из пластмассы с микроконтроллером внутри. Представьте себе, что вы хотели бы сделать 100 тыс. таких игрушек, привезти сюда к Новому году и продать.

Раньше весь процесс длился бы около года, потому что нужно было сначала разработать устройство, сделать прототип в Китае, потом привезти в Россию несколько штук, показать их детям — нашей целевой аудитории, убедиться, что они будут с этой игрушкой играть. Дальше нужно было отправить в Китай заказ на массовое производство. А сейчас почти в любом российском городе-миллионнике есть так называемый центр прототипирования, где можно в течение двух часов на 3D-принтере сделать прототип и запрограммировать контроллер. Конечно, это будет стоить каких-то денег, но они будут несравнимы со стоимостью билета в Китай и обратно. Уже к вечеру вы получаете игрушку, которая работает, которую можно нести показывать вашему ребенку и детям ваших друзей. Они говорят, да, это работает или не работает. И наутро, если вы решили, что хотите этих игрушек сделать 100 тыс., вы всё равно их заказываете в Китае, но прототип-то вы делаете за один день, а не за три месяца. И это просто взрыв! Вы можете посмотреть на количество 3D-принтеров и микроконтроллеров, которые продаются по всему миру — оно растет с какой-то астрономической скоростью.

Наверное, это логично начинать с простых вещей, которые некритичны для безопасности. И, видимо, дальше эта тенденция прорастет и в остальные отрасли...

Абсолютно! У нас есть такой микроконтроллер — это фактически маленький индустриальный компьютер — Edison. Интереса ради мы устроили класс для сотрудников Intel: по нашему заказу один знакомый студент сделал маленький плоттер из пластмассовых частей, который напечатал на 3D-принтере, и написал инструкцию, как этот плоттер собрать. Если его подключить к компьютеру, он следит за электронной почтой. Если пришел e-mail от одного человека, он нарисует цветочек, а если от другого, то он нарисует автомобильчик. Вот сотрудникам Intel, средний возраст которых лет 30+, раздали этот набор деталей, и у них ушло где-то два часа, чтобы пройти по инструкции и собрать этот плоттер. Еще мы привели контрольную группу из школьников старших классов 15 лет, им тоже выдали наборы деталей и сказали: вот вам инструкция, делайте. И что вы думаете? Они собрали его за час, причем некоторые из них вообще не смотрели в инструкцию. То есть они творили на лету.

К чему я это рассказываю? Есть теория, что люди находятся на пике креативных возможностей в подростковом возрасте и после 25 лет этот пик начинает потихоньку снижаться. Поэтому мы как компания на следующий год поставили перед собой большую задачу: помочь этим молодым людям довузовского возраста получить возможность творить. Потому что они смотрят на процесс дизайна совершенно в другом ракурсе, нежели мы с вами. Эти молодые люди и будут создавать какие-то классные вещи для нашей жизни. Мы видим в этом свою гражданскую обязанность — дать им возможность творить.

Это то, что сейчас называется «мейкеры», да?

Мейкеры, абсолютно точно.

Это как юные техники или нечто иное?

Да, раньше их назвали бы, наверное, юными техниками, радиолюбителями... В последние двадцать лет, к сожалению, это всё дело умирало. Но интересная вещь (кстати, мы исследование с РВК делали): мы думаем, что несколько лет назад мы прошли низкую точку, когда это любительство теряло силу. Сейчас в России мейкерское движение набирает силу. И все эти центры прототипирования живут не потому что государство им платит, а потому что малый бизнес чувствует, что в них есть нужда, есть спрос на рынке. И мне кажется, что это реально здорово!

Возможно, этому спаду есть объяснение. Раньше радиолюбители покупали разные транзисторы, резисторы, конденсаторы — из всего этого можно было собрать устройство, которое было не то чтобы практически полезно, но хотя бы могло удивлять. Типа цветомузыки или чего-то еще. А потом электроника резко стала дешевой и доступной и подобное творчество потеряло всякий смысл. Компьютеры тогда были слишком сложны и дороги, чтобы школьники и студенты могли на них заниматься творчеством, не говоря уж о том, что всякие датчики и микроконтроллеры были любителям недоступны. То есть этот провал в техническом творчестве может быть связан не только с общественными явлениями, а быть обусловлен чисто технологическими причинами. Как вы считаете?

Может быть. Сейчас мы видим, что всё становится гораздо проще. А потребность творить есть у любого человека, у кого-то больше, у кого-то меньше, но она есть у всех, это просто дано нам Богом. Я сам радиолюбитель в прошлом, и меня это вдохновляет. Мне действительно кажется, что мы вступили в удивительную эру и наши дети получают какие-то совершенно космические возможности — с точки зрения жизни, развития, возможности зарабатывать деньги и существовать вне рамок какой-то страны. Они становятся гражданами мира. Просто потому, что технологии дают им такие возможности.